Я оглянулся. Туда подошла новая группа Вохра -- человекъ въ десять, а во главе ея шелъ кто-то изъ начальства. -- А ну, бабы, на баржу грузись, къ мужикамъ своимъ поедете, медовый месяцъ справлять... На начальственную шутку никто изъ вохровцевъ не улыбнулся. Группа ихъ подошла въ нашему биваку. -- А вы кто здесь такой? -- подозрительно спросилъ меня командиръ. Я равнодушно поднялъ на него взглядъ. -- Инструкторъ изъ Медгоры... -- А-а, -- неопределенно протянулъ начальникъ и прошелъ дальше. -- А ну, собирайсь живо, -- прокатывался его голосъ надъ толпой бабъ и ребятишекъ. Въ толпе послышался детский плачъ. -- Ужо четвертый разъ грузимся -- то съ баржи, то на баржу, -- сказала старушка, суетливо подымаясь. -- И чего они думаютъ, прости Господи... Угрюмый вохровецъ подошелъ въ ней. -- Ну, давай, бабуся, подсоблю... -- Ой, спасибо, родименький, ой, спасибо, все руки себе понадрывали, разве бабьей силы хватитъ... -- Тоже -- понабирали барахла, камни у тебя тута, что-ли? -- сказалъ другой вохровецъ... -- Какие тута камни, родимый, последнее ведь позабирали, последнее... Скажемъ, горшокъ какой -- а безъ него какъ? Всю жизнь работали -- а вотъ только и осталось, что на спине вынесли... -- Работали -- тоже, -- презрительно сказалъ второй вохровецъ. -- И за работу-то васъ въ лагерь послали? Баба встала со своего сундука и протянула вохровцу свою широкую, грубую, мозолистую руку... -- Ты на руку-то посмотри -- такия ты у буржуевъ видалъ?... -- Пошла ты къ чертовой матери, -- сказалъ вохровецъ, -- давай свою скрыню, бери за той конецъ. -- Ой, спасибо, родименькие, -- сказала старушка, -- дай вамъ Господи, можетъ твоей матери кто поможетъ -- вотъ какъ ты намъ... Вохровецъ поднялъ сундукъ, запнулся за камень... -- Вотъ, мать его... понатыкали, сволочи, камней. -- Онъ со свирепою яростью ткнулъ камень сапогомъ и еще разъ неистово выругался. -- О, что ты, родимый, разве же такъ про Господа можно?... -- Тутъ, мать его, не то что, Господа, а... Ну, давай, волокемъ, что ли... Странная и пестрая толпа бабъ и детей -- всего человекъ {441} въ пятьсотъ, съ криками, воемъ и плачемъ уже начала переливаться съ дамбы на баржу. Плюхнулся въ воду какой-то мешокъ, какая-то баба неистовымъ голосомъ звала какую-то затерявшуюся въ толпе Маруську, какую-то бабу столкнули со сходней въ воду. Вохровцы -- кто угрюмо и молча, кто ругаясь и кляня все на свете -- то волокли все эти бабьи узлы и сундуки, то стояли истуканами и исподлобья оглядывали этотъ хаосъ ГПУ-скаго полона. {442} -------- ПОБеГЪ ОБСТАНОВКА Къ Медвежьей Горе я подъезжалъ съ чувствомъ какой-то безотчетной нервной тревоги. Такъ -- по логике -- тревожиться какъ будто и нечего, но въ нынешней России вообще, а въ концлагере -- въ особенности -- ощущенье безопасности -- это редкий и мимолетный сонъ, развеваемый первымъ же шумомъ жизни... Но въ Медвежьей Горе все было спокойно: и съ моей спартакиадой, и съ моими физкультурниками, и, главное, съ Юрой. Я снова угнездился въ бараке № 15, и этотъ баракъ, после колонии безпризорниковъ, после водораздельскаго отделения, после ссыльныхъ бабъ у Повенца -- этотъ баракъ показался этакимъ отчимъ домомъ, куда я, блудный сынъ, возвращаюсь после скитаний по чужому миру. До побега намъ оставалось шестнадцать дней. Юра былъ настроенъ весело и несколько фаталистически. Я былъ настроенъ не очень весело и совсемъ ужъ не фаталистически: фатализма у меня вообще нетъ ни на копейку. Наша судьба будетъ решаться въ зависимости не отъ того, повезетъ или не повезетъ, а въ зависимости отъ того -- что мы проворонимъ и чего мы не проворонимъ. Отъ нашихъ собственныхъ усилий зависитъ свести элементъ фатума въ нашемъ побеге до какой-то quantite' negligeable, до процента, который практически можетъ и не приниматься во внимание. На данный моментъ основная опасность заключалась въ томъ, что третий отделъ могъ догадываться о злонамеренныхъ нашихъ стремленияхъ покинуть пышные сады социализма и бежать въ безплодныя пустыни буржуазии. Если такия подозрения у него есть, то здесь же, въ нашемъ бараке , где-то совсемъ рядомъ съ нами, торчитъ недреманное око какого-нибудь сексота. Недреманныя очи этой публики никогда особымъ умомъ не блещуетъ, и если я это око расшифрую, то я ужъ какъ-нибудь обойду его. Поэтому наши последние лагерные дни были посвящены, по преимуществу, самому пристальному разглядыванию того, что делается въ бараке . Хотелось бы напоследокъ разсказать о жизни нашего барака. Это былъ одинъ изъ наиболее привиллегированныхъ бараковъ лагеря, и жизнь въ немъ была не хуже жизни привиллегированнаго комсомольскаго общежития на сталиградскомъ тракторномъ, значительно лучше жизни московскаго студенческаго общежития и совсемъ ужъ несравненно лучше рабочихъ бараковъ и землянокъ {443} где-нибудь на новостройкахъ или на торфоразработкахъ -- иногда и въ Донбассе... Баракъ нашъ стоялъ въ низинке, между управленческимъ городкомъ и берегомъ озера, былъ окруженъ никогда не просыхавшими лужами и болотцами, былъ умеренно дырявъ и населенъ совсемъ ужъ неумереннымъ количествомъ клоповъ. Публика въ бараке была какая-то перехожая.
|