Все они открываютъ новые методы и новыя перспективы. Для новыхъ {249} методовъ и перспективъ явственно нужны и новые люди. "Строи" и "тресты" начинаютъ разбухать -- на этотъ разъ беззастенчиво и безпардонно. Опять же -- до того момента, когда -- ни повернуться, ни дохнуть. Начинается новое сокращение. Такъ идетъ вотъ уже восемнадцать летъ. Такъ идти будетъ еще долго, ибо советская система ставитъ задачи, никакому аппарату непосильныя. Никакой аппаратъ не сможетъ спланировать красивой жизни и установить количество поцелуевъ, допустимое теорией Маркса-Ленина-Сталина. Никакой контроль не можетъ уследить за каждой селедкой въ каждомъ кооперативе. Приходится нагромождать плановика на плановика, контролера на контролера и сыщика на сыщика. И потомъ планировать и контроль, и сыскъ. Процессъ разбухания объясняется темъ, что когда вчерне установлены планы, контроль и сыскъ, выясняется, что нужно планировать сыщиковъ и организовывать слежку за плановиками. Организуется плановой отделъ въ ГПУ и сыскное отделение въ Госплане. Въ плановомъ отделе ГПУ организуется собственная сыскная ячейка, а въ сыскномъ отделении Госплана -- планово-контрольная группа. Каждая гнилая кооперативная селедка начинаете обрастать плановиками, контролерами и сыщиками. Такой марки не въ состоянии выдержать и гнилая кооперативная селедка. Начинается перестройка: у попа была собака... Впрочемъ, на воле эти сокращения проходятъ более или менее безболезненно. Резиновый советский бытъ приноровился и къ нимъ. Какъ-то выходитъ, что когда сокращается аппаратъ А, начинаетъ разбухать аппаратъ Б. Когда сокращается Б -- разбухаетъ А. Иванъ Ивановичъ, сидящий въ А и ожидающий сокращения , звонитъ по телефону Ивану Петровичу, сидящему въ Б и начинающему разбухать: нетъ-ли у васъ, Иванъ Петровичъ, чего-нибудь такого подходящаго. Что-нибудь такое подходящее обыкновенно отыскивается. Черезъ месяцевъ пять-шесть и Иванъ Ивановичъ, и Иванъ Петровичъ мирно перекочевываютъ снова въ аппаратъ А. Такъ оно и крутится. Особой безработицы отъ этого не получается. Некоторое углубление всероссийскаго кабака, отъ всего этого происходящее, въ "общей тенденции развития" мало заметно и въ глаза не бросается. Конечно, покидая аппаратъ А, Иванъ Ивановичъ никому не станетъ "сдавать делъ": просто вытряхнетъ изъ портфеля свои бумаги и уйдетъ. Въ аппарате Б Иванъ Ивановичъ три месяца будетъ разбирать бумаги, точно такимъ же образомъ вытряхнутыя кемъ-то другимъ. Къ тому времени, когда онъ съ ними разберется, его уже начнутъ укрупнять или разукрупнять. Засидеться на одномъ месте Иванъ Ивановичъ не имеетъ почти никакихъ шансовъ, да и засиживаться -- опасно... Здесь уже, собственно говоря, начинается форменный бедламъ -- къ каковому бедламу лично я никакого социологическаго объяснения найти не могу. Когда, въ силу какой-то таинственной игры обстоятельствъ, Ивану Ивановичу удастся усидеть на одномъ месте три-четыре года и, следовательно, какъ-то познакомиться съ темъ деломъ, на которомъ онъ работаетъ, то на ближайшей чистке {250} ему бросятъ въ лицо обвинение въ томъ, что онъ "засиделся". И этого обвинения будетъ достаточно для того, чтобы Ивана Ивановича вышибли вонъ -- правда, безъ порочащихъ его "добрую советскую" честь отметокъ. Мне, повидимому, удалось установить всесоюзный рекордъ "засиживанья". Я просиделъ на одномъ месте почти шесть летъ. Правда, место было, такъ сказать, вне конкурренции: физкультура. Ей все весьма сочувствуютъ и никто ничего не понимаетъ. И все же на шестой годъ меня вышибли. И въ отзыве комиссии по чистке было сказано (буквально): "Уволить, какъ засидевшагося, малограмотнаго, не имеющаго никакого отношения къ физкультуре, заделавшагося инструкторомъ и ничемъ себя не проявившаго". А Госиздатъ за эти годы выпустилъ шесть моихъ руководствъ по физкультуре... Нетъ, ужъ Господь съ нимъ, лучше не "засиживаться"... ___ Засидеться въ Медгоре у насъ, къ сожалению, не было почти никакихъ шансовъ: обстоятельство, которое мы (тоже къ сожалению) узнали уже только после "нажатия всехъ кнопокъ". Медгора свирепо сокращала свои штаты. А рядомъ съ управлениемъ лагеря здесь не было того гипотетическаго заведения Б, которое, будучи рядомъ, не могло не разбухать. Инженеры, плановики, бухгалтера, машинистки вышибались вонъ; въ тотъ же день переводились съ перваго лагпункта на третий, два-три дня пилили дрова или чистили клозеты въ управлении и исчезали куда-то на северъ: въ Сороку, въ Сегежу, въ Кемь... Конечно, черезъ месяцъ-два Медгора снова станетъ разбухать: и лагерное управление подвластно неизменнымъ законамъ натуры социалистической, но это будетъ черезъ месяцъ-два. Мы же съ Юрой рисковали не черезъ месяцъ -- два, а дня черезъ два-три попасть куда-нибудь въ такия непредусмотренныя Господомъ Богомъ места, что изъ нихъ къ границе совсемъ выбраться будетъ невозможно. Эти мысли, соображения и перспективы лезли мне въ голову, когда мы по размокшему снегу, подъ дождемъ и подъ конвоемъ нашего забубеннаго чекистика, топали со станции въ медгорский УРЧ.
|