Я поднялся. Поднялся и Акульшинъ. -- Ну, ежели что -- давай вамъ Богъ, товарищъ Солоневичъ, давай вамъ Богъ. Пожали другъ другу руки. Акульшинъ повернулся и, не оглядываясь, ушелъ. Его понурая голова мелькала надъ завалами бревенъ и потомъ исчезла. У меня какъ-то сжалось сердце _ вотъ ушелъ Акульшинъ не то на свободу, не то на тотъ светъ. Черезъ месяцъ такъ и мы съ Юрой пойдемъ... ПРИМИРЕНиЕ Въ последний месяцъ передъ побегомъ жизнь сложилась по всемъ правиламъ детективнаго романа, написаннаго на уровне самой современной техники этого искусства. Убийство "троцкиста" на Вичке, побегъ Акульшина и разследование по поводу этого побега, раскрытие "панамы" на моемъ вичкинскомъ курорте, первыя точныя известия о Борисе, подкопъ, который Гольманъ неудачно пытался подвести подъ мой блатъ у Успенскаго, и многое другое -- все это спуталось въ такой нелепый комокъ, что разсказать о немъ более или менее связно -- моей литературной техники не хватитъ. Чтобы проветриться, посмотреть на лагерь вообще, я поехалъ въ командировку на северъ; объ этой поездки -- позже. Поездку не кончилъ, главнымъ образомъ отъ того отвращения, которое вызвало во мне впечатление лагеря, настоящаго лагеря, не Медвежьей Горы съ Успенскими, Корзунами и "блатомъ", а лагеря по всемъ правиламъ социалистическаго искусства... Когда приехалъ -- потянуло въ кабинку, но въ кабинку хода уже не было. {388} Какъ-то разъ по дороге на Вичку я увиделъ Ленчика, куда-то суетливо бежавшаго съ какими-то молотками, ключами и прочими приспособлениями своего монтерскаго ремесла. Было неприятно встречаться -- я свернулъ было въ сторонку, въ переулокъ между сараями. Ленчикъ догналъ меня. -- Товарищъ Солоневичъ, -- сказалъ онъ просительнымъ тономъ, -- заглянули бы вы къ намъ въ кабинку, разговоръ есть. -- А какой разговоръ? -- пожалъ я плечами. Ленчикъ левой рукой взялъ меня за пуговицу и быстро заговорилъ. Правая рука жестикулировала французскимъ ключомъ. -- Ужъ вы, товарищъ Солоневичъ, не серчайте, все тутъ какъ пауки живемъ... Кому поверишь? Вотъ, думали, хорошъ человекъ подобрался, потомъ смотримъ, съ Подмоклымъ. Разве разберешь, вотъ, думаемъ, такъ подъехалъ, а думали -- свой братъ, ну, конечно же, сами понимаете -- обидно стало, прямо такъ обидно, хорошия слова говорилъ человекъ, а тутъ, на -- съ третьей частью... Я Мухину и говорю, что ты такъ сразу, съ плеча, можетъ, у человека какой свой расчетъ есть, а мы этого расчету не знаемъ... А Мухинъ, ну, тоже надо понять -- семья у него тамъ въ Питере была, теперь вотъ, какъ вы сказали, въ Туркестанъ выехавши, но ежели, напримеръ вы -- да въ третьей части, такъ какъ у него съ семьей будетъ? Такъ я, конечно, понимаю, ну, а Мухину-то какъ за сердце схватило... -- Вы сами бы, Ленчикъ, подумали -- да если бы я и въ третьей части былъ, какой мне расчетъ подводить Мухинскую семью... -- Вотъ, опять же, то-то и я говорю -- какой вамъ расчетъ?.. И потомъ же -- какой вамъ расчетъ былъ въ кабинке? Ну, знаете, люди теперь живутъ наершившись... Ну, потомъ пришелъ Акульшинъ: прощайте говоритъ, ребята, ежели не поймаютъ меня, такъ, значитъ, Солоневичей вы зря забидели. Ну, больше говорить не сталъ, ушелъ, потомъ розыскъ на него былъ -- не поймали... -- Наверно -- не поймали. -- Не поймали -- ужъ мы спрашивали кого надо... Ушелъ... Я только въ этотъ моментъ сообразилъ, что где-то очень глубоко въ подсознании была у меня суеверная мысль: если Акульшинъ уйдетъ -- уйдемъ и мы. Сейчасъ изъ подсознания эта мысль вырвалась наружу какимъ-то весеннимъ потокомъ. Стало такъ весело и такъ хорошо... Ленчикъ продолжалъ держать меня за пуговицу. -- Такъ ужъ вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эхъ, по такому случаю -- мы ужъ проголосовали -- насъ, значитъ, будетъ шестеро -- две литровочки -- чортъ съ нимъ, кутить, такъ кутить. А? Придете? -- Приду. Только литровочки-то эти я принесу. -- Э, нетъ, уже проголосовано, единогласно... -- Ну, ладно, Ленчикъ, -- а закуска-то ужъ моя. -- И закуска будетъ. Эхъ, вотъ выпьемъ по хорошему для примирения, значитъ... Во! Ленчикъ оставилъ въ покое мою пуговицу и изобразилъ жестомъ "на большой палецъ". {389} "НАЦиОНАЛИСТЫ" Промфинпланъ былъ перевыполненъ. Я принесъ въ кабинку две литровки и закуску -- невиданную и неслыханную -- и, грешный человекъ, спертую на моемъ вичкинскомъ курорте... Впрочемъ -- не очень даже спертую, потому что мы съ Юрой не каждый день пользовались нашимъ правомъ курортнаго пропитания. Мухинъ встретилъ меня молчаливо и торжественно: пожалъ руку и сказалъ только: "ну, ужъ -- не обезсудьте". Ленчикъ суетливо хлопоталъ вокругъ стола, Середа подсмеивался въ усы, а Пиголица и Юра -- просто были очень довольны. Середа внимательнымъ окомъ осмотрелъ мои приношения: тамъ была ветчина, масло, вареныя яйца и шесть жареныхъ свиныхъ котлетъ: о способе ихъ благоприобретения кабинка уже была информирована.
|