Это былъ выкованный изъ тугой бронзы человекъ съ изуродованнымъ сабельными ударами лицомъ и съ неутолимой ненавистью къ большевикамъ. Онъ пытался бежать три года тому назадъ, когда отношение къ беглецамъ было снисходительное. Онъ запутался въ лабиринте озеръ, болотъ и протоковъ и былъ схваченъ чекистами -- по его словамъ -- уже по ту сторону границы... Все то, что разсказывали всякие чекисты и активисты о попыткахъ побега на западъ, къ финской границе, рисовало почти безнадежную картину. Но въ эту картину я вносилъ весьма существенную поправку: вся эта публика говоритъ о неудачныхъ попыткахъ и она ничего не говоритъ -- да и ничего не знаетъ -- объ удачныхъ. Только потомъ, уже за границей, я узналъ, какъ мало ихъ -- этихъ удачныхъ попытокъ. За весь 1934 годъ ея не перешелъ никто... Только весной на финской стороне былъ подобранъ полуразложившийся трупъ человека, который перешелъ границу, но никуда дойти не смогъ... А сколько такихъ труповъ лежитъ въ карельской тайге?.. Я считалъ, что мои планы побега разработаны досконально. Передъ первой попыткой побега была сделана разведка: персидской границы -- по обе стороны Каспийскаго моря; польской границы -- у Минска; латвийской границы -- у Пскова и финляндской границы -- въ Карелии... Шли, можно сказать, наверняка, а -- вотъ, оба раза {454} провалились... Сейчасъ мне кажется, что все подготовлено идеально, что малейшия детали предусмотрены, что на всякую случайность заранее подготовленъ соответствующий трюкъ... Словомъ -- съ точки зрения логики -- все въ порядке. Но -- что, если моя логика окажется слабее логики ГПУ?.. Что, если все наши затеи -- просто детская игра подъ взоромъ недреманнаго ока... Что, если какими-то, мне неизвестными, техническими способами ГПУ великолепно знаетъ все: и нашу переписку съ Борисомъ, и нашъ тайникъ въ лесу, и то, какъ Юра сперъ компасы въ техникуме, и то, какъ я тщетно пытался ухлопать Левина для того, чтобы раздобыть оружие?.. Дело прошлое: но въ те дни провалъ нашего побега означалъ бы для меня нечто, если не худшее, то более обидное, чемъ смерть... У каждаго человека есть свое маленькое тщеславие: если бы оказалось, что ГПУ знало о нашей подготовке -- это означало бы, что я совсемъ дуракъ, что меня обставили и провели, какъ идиота, -- и потомъ насъ всехъ снисходительно разменяютъ въ какомъ-то подвале третьей части ББК ОГПУ... При одной мысли объ этомъ глаза лезли на лобъ... Я утешалъ себя мыслью о томъ, что вотъ мы оба -- я и Юра -- сейчасъ тренированы и что до "подвала" насъ ни въ какомъ случае не доведутъ. Но такой же уговоръ былъ и въ прошломъ году -- а сцапали сонныхъ, безоружныхъ и безсильныхъ... Правда, въ прошломъ году Бабенко врезался въ наши планы, какъ некий deus ex machina. Правда, отъ Бабенки шла реальная угроза, которую уже поздно было предотвратить... Бабенко былъ, видимо, весьма квалифицированнымъ сексотомъ: въ Салтыковке мы напоили его до безчувствия и устроили обыскъ на немъ и въ его вещахъ. Ничего не было, что могло бы подтвердить наши подозрения. Но подозрения были. Сейчасъ -- никакихъ подозрений нетъ... Но есть какое-то липкое ощущение -- пуганная ворона и куста боится, -- что вотъ все наши планы -- детская игра передъ лицомъ всемогущей техники ГПУ... Технику эту я, слава Тебе, Господи, знаю хорошо: восемнадцать летъ я отъ этой техники выкручивался и, судя по тому, что я сейчасъ не на томъ свете, а въ Финляндии -- выкручивался не плохо. Технику эту я считаю нехитрой техникой, техникой расчитанной на ротозеевъ. Или -- что еще обиднее -- техникой, расчитанной на нашихъ великолепныхъ подпольщиковъ: возьмется за эту работу русский офицеръ, человекъ смелый, какъ смерть, человекъ , готовый идти на любую пытку -- а вотъ выпьетъ -- и прорвется... И -- кончено... Словомъ -- техника работы ГПУ -- техника нехитрая... Молодецъ противъ овецъ... То, что мы оказались овцами, -- это не делаетъ особой чести ни намъ, ни ГПУ... Въ порядке изучения этой техники -- много литровъ водки выпилъ я со всякими чекистами, все они и хвастались, и плакали. Хвастались всемогуществомъ ГПУ и плакали, что имъ самимъ отъ этого всемогущества нетъ никакого житья... Нужно быть справедливымъ и къ врагу: жизнь средняго работника ГПУ -- это страшная вещь, это жизнь пана Твардовскаго, который продалъ свою душу чорту. Но чортъ {455} пана Твардовскаго хоть чемъ-то платилъ оному пану при его жизни. ГПУ, въ сущности, ничего не платитъ при жизни, а документъ о продаже души все время тычетъ въ носъ... Я понимаю, что это звучитъ несколько фантастически и малоправдоподобно, но въ двухъ случаяхъ моей жизни мне удалось выручить изъ работы въ ГПУ двухъ коммунистовъ -- одинъ изъ нихъ работалъ въ ГПУ десять летъ... Нетъ, технику работы ГПУ я зналъ хорошо... Но въ эти дни, передъ побегомъ, все мое знание заслонялось внелогичной, нелепой, подсознательной тревогой... Насколько я могу вспомнить -- я ни о чемъ, кроме побега, не думалъ. Вероятно, Юра -- тоже.
|