Если бы одинъ изъ насъ провалился и сталъ тонуть въ болоте -- другой поможетъ. А каково Борису? Иногда, днемъ, приходилось эти болота обходить. Иногда, даже днемъ, когда ни вправо, ни влево болоту и конца не было видно, мы переглядывались и перли "на Миколу Угодника". Тогда 500-700 метровъ нужно было пройти съ максимальной скоростью -- чтобы возможно меньше времени быть на открытомъ месте. Мы шли, увязая по колена, проваливаясь по поясъ, пригибаясь къ земле, {466} тщательно используя для прикрытия каждый кустикъ -- и выбирались на противоположный берегъ болота выдохшимися окончательно. Это были наиболее опасные моменты нашего пути. Очень плохо было и съ переправами. На первую изъ нихъ мы натолкнулись поздно вечеромъ. Около часу шли въ густыхъ и высокихъ -- выше роста -- заросляхъ камыша. Заросли обрывались надъ берегомъ какой-то тихой и неширокой -- метровъ двадцать -- речки. Пощупали бродъ -- брода не было. Трехметровый шестъ уходилъ целикомъ -- даже у берега, где на дне прощупывалось что-то склизкое и топкое. Потомъ мы сообразили, что это, въ сущности, и не былъ берегъ въ обычномъ понимании этого слова. Это былъ плавающий слой мертваго камыша, перепутанныхъ корней, давно перегнившей травы -- зачатокъ будущаго торфяного болота. Прошли съ версту къ югу -- та же картина. Решили переправляться вплавь. Насобирали сучьевъ, связавъ нечто вроде плотика -- веревки для этой цели у насъ были припасены -- положили на него часть нашего багажа, я разделся; тучи комаровъ тотчасъ же облепили меня густымъ слоемъ, вода была холодна, какъ ледъ, плотикъ еле держался на воде. Мне пришлось сделать шесть рейсовъ туда и обратно, пока я не иззябъ окончательно до костей и пока не стемнело совсемъ. Потомъ переплылъ Юра, и оба мы, иззябшие и окоченевшие, собрали свой багажъ и почти ощупью стали пробираться на сухое место. Сухого места не было. Болото, камышъ, наполненныя водой ямы тянулись, казалось, безъ конца. Кое-где попадались провалы -- узкия "окна" въ бездонную торфяную жижу. И идти было нельзя -- опасно, и не идти было нельзя -- замерзнемъ. Костра же развести и не изъ чего, и негде. Наконецъ, взобрались на какой-то пригорокъ, окутанный тьмой и туманомъ. Разложили костеръ. Съ болота доносилось кряканье дикихъ утокъ, глухо шумели сосны, ухала какая-то болотная нечисть -- но надъ карельской тайгой не было слышно ни одного человечьяго звука. Туманъ надвинулся на наше мокрое становище, окутавъ ватной пеленой ближайшия сосны; мне казалось, что мы безнадежно и безвылазно затеряны въ безлюдьи таежной глуши и вотъ будемъ идти такъ день за днемъ, будемъ идти годы -- и не выйти намъ изъ лабиринта ржавыхъ болотъ, тумана, призрачныхъ береговъ и призрачнаго леса... А лесъ местами былъ, действительно, какимъ-то призрачнымъ. Вотъ стоитъ сухой стволъ березы. Обопрешься о него рукой, и онъ разваливается въ мокрую плесень. Иногда лежитъ по дороге какой-то сваленный бурей гигантъ. Становишься на него ногой -- и нога уходитъ въ мягкую трухлявую гниль... Наломали еловыхъ ветокъ, разложили на мокрой земле какое-то подобие логова. Костеръ догоралъ. Туманъ и тьма надвинулись совсемъ вплотную. Плотно прижались другъ къ другу, и я заснулъ тревожнымъ болотнымъ сномъ... Переправъ всего было восемь. Одна изъ нихъ была очень забавной: я въ первый разъ увидалъ, какъ Юра струсилъ. Яркимъ августовскимъ днемъ мы подошли къ тихой лесной речушке, метровъ въ пять ширины и метра полтора глубины. Черное {467} отъ спавшей хвои дно, абсолютно прозрачная вода. Невысокие поросшие ольшанникомъ берега обрывались прямо въ воду. Раздеваться и переходить речку въ бродъ не хотелось. Прошли по берегу въ поискахъ более узкаго места. Нашли поваленную сосну, стволъ которой былъ перекинуть черезъ речку. Середина ствола прогнулась и его покрывали вода и тина. Юра решительно вскарабкался на стволъ и зашагалъ на ту сторону. -- Да ты возьми какую-нибудь палку опереться. -- А, ни черта! Дойдя до середины ствола, Юра в другъ сделалъ несколько колебательныхъ движений тазомъ и руками и остановился, какъ завороженный. Мне было ясно видно, какъ побледнело его лицо и судорожно сжались челюсти, какъ будто онъ увидалъ что-то страшное. Но на берегу не было видно никого, а глаза Юры были устремлены внизъ, въ воду. Что это, не утопленникъ ли тамъ? Но вода была прозрачна, и на дне не было ничего. Наконецъ, Юра сказалъ глухимъ и прерывающимся голосомъ: "Дай палку". Я протянулъ ему какую-то жердь. Юра, не глядя на нее, нащупалъ въ воздухе ея конецъ, оперся обо дно и вернулся на прежний берегъ. Лицо его было бледно, а на лбу выступилъ потъ. -- Да что съ тобой? -- Скользко, -- сказалъ Юра глухо. Я не выдержалъ. Юра негодующе посмотрелъ на меня: что тутъ смеяться? Но потомъ и на его лице появилось слабое подобие улыбки. -- Ну, и сдрейфилъ же я... -- То-есть, съ чего это? -- Какъ, съ чего? Упалъ бы въ воду -- отъ нашего сахара ни крошки бы не осталось. Следующая переправа носила менее комический оттенокъ.
|