{476} Часа черезъ три ходьбы я заметилъ въ траве кусокъ какой-то рыжей бумаги. Поднялъ. Бумага оказалась кулькомъ -- двойнымъ кулькомъ изъ крепкой проклеенной бумаги, какой въ советской России и въ заводе нетъ. Кулекъ былъ подвергнуть изследованию по методу Шерлока Хольмса. Изъ него были извлечены крошки белаго хлеба -- явственно буржуазнаго. Края кулька были когда-то склеены полоской белой бумаги. На кульке виднелся следъ когда-то перевязывавшаго его шпагата -- въ буржуазномъ происхождении этого кулька не было никакого сомнения. Юра торжественно поднялся, торжественно облапилъ меня, и такъ мы стояли, тыкая другъ въ друга кулаками, и говорили всякия хорошия слова, непереводимыя ни на какой языкъ въ мире. Когда все слова были сказаны, Юра снялъ свой рваный шлемъ, сделанный по образцу красноармейскаго изъ куска стараго одеяла, и, несмотря на все свое свободомыслие, широко перекрестился. Однако, я не былъ вполне уверенъ, что мы уже на финской территории. Кулекъ могъ быть брошенъ какимъ-нибудь контрабандистомъ, какимъ-нибудь тихимъ идиотикомъ изъ финскихъ коммунистовъ, стремившимся въ социалистический рай, наконецъ, просто пограничникомъ: у нихъ, кто ихъ знаетъ, какия отношения со всякимъ пограничнымъ народомъ. Наконецъ, я зналъ и такие случаи, когда беглецы изъ лагеря захватывались пограничниками и на финской территории -- съ международнымъ правомъ "товарищи" не очень стесняются... Вечеромъ мы расположились на ночлегъ на какой-то горе. Погода все портилась. Резкий ветеръ шумелъ соснами, моросилъ мелкий, холодный дождь. Юра устраивалъ какое-то логово подъ мохнатыми ветвями елей, я спустился внизъ добыть воды. Внизу разстилалось озеро, задернутое пеленой дождя, на противоположномъ берегу озера, несколько наискосокъ отъ меня, виднелось какое-то большое строение. Больше ничего нельзя было разобрать! Дождь усиливался. Ветеръ превращался въ бурю. Мы дрогли всю ночь. На утро спустились къ озеру. Погода прояснилась. Строение на той стороне было видно довольно ясно: что-то вроде огромной избы съ какими-то пристройками и съ открытой настежь дверью. Мы прошли полверсты къ северу, уселись въ кустахъ прямо противъ этого строения и стали выжидать. Никакого движения. Дверь оставалась открытой, въ ея черной дыре не появлялся никто. Решили идти къ строению. Обошли озеро, подошли метровъ на пятьдесятъ и стали ползти -- вслушиваясь въ каждый лесной шорохъ. Юра ползъ несколько въ сторонке отъ меня, и вотъ слышу его восторженный голосъ: -- Никакихъ гвоздей -- Финляндия. Оказывается, Юра наползъ на какую-то мусорную кучу. Тамъ валялись обрывки газетъ на финскомъ языке -- правда, газеты могли быть и карельскими (мы не знали ни того, ни другого языка), -- но здесь были консервныя, папиросныя, кофейныя и прочия банки, на которыхъ были надписи и на шведскомъ языке. Сомнений быть не могло. {477} ВЪ ФИНЛЯНДиИ Да, конечно, никакихъ сомнений уже быть не могло: мы въ Финляндии. Оставалось неизвестнымъ, какъ далеко прошли мы вглубь ея территории, въ какихъ местахъ мы находимся и какъ долго придется еще блуждать по тайге въ поискахъ человеческаго жилья. По нашей беглецкой теории -- намъ полагалось бы попасться на глаза любымъ иностраннымъ властямъ возможно дальше отъ границы: кто его знаетъ, какие тамъ неписанные договоры могутъ существовать между двумя соседствующими пограничными заставами. Политика -- политикой, а бытъ -- бытомъ. Въ порядке соседской любезности -- могутъ и выдать обратно... Правда, финская граница была въ свое время выбрана, въ частности, и потому, что изъ всехъ границъ СССР -- тутъ можно было расчитывать на наиболее корректное отношение и наиболее культурную обстановку, но опять-таки, кто его знаетъ, какое "обычное право" существуетъ въ этой таежной глуши? Пока я путано размышлялъ обо всемъ этомъ -- Юра уже устремился къ строению. Я его попридержалъ, и мы съ ненужной осторожностью и съ бьющимися сердцами вошли внутрь. Это, очевидно, былъ баракъ лесорубовъ, обитаемый только зимой и пустующий летомъ. Баракъ -- какъ баракъ, не на много лучше нашего медгорскаго -- только посередине стояли развалины какого-то гигантскаго очага или печи, а полъ, нары, столы были завалены всякими буржуазными отбросами. Тутъ Юра разыскалъ сапоги, которые, по буржуазнымъ масштабамъ, видимо, никуда уже не годились, но которые могли бы сойти за предметъ роскоши въ СССР, валялись банки отъ консервовъ, какао, кофе, сгущеннаго молока и пустыя папиросныя коробки. Я не курилъ уже пять или шесть дней и устремился къ этимъ коробкамъ. На полъ папиросы наскребъ. Юра разыскалъ нечто, похожее на топленое сало и несколько изсохшихъ въ камень хлебовъ -- хлеба у насъ не было тоже уже дней шесть. -- Сейчасъ устрою буттербродъ со смальцемъ, -- сказалъ онъ.
|