225). Итак, обстановка восстания: бутафорские баррикады; персонал его: 1) "революционная" (не революционная) интеллигенция, 2) терроризированные (ею?) дворники, 3) увлеченные (ею?) мальчишки, 4) нафанатизированные (ею?) рабочие. И вот эта поистине "весьма немногочисленная группа населения" держалась на бутафорских баррикадах чуть не две недели. Смысл этого явления действительно "загадочный"! В следующей статье г. Струве еще энергичнее подчеркивает главную черту этой картины: московское население, вместе с "широкой или большой интеллигенцией" испугалось восстания и было совершенно пассивно. Итак, "малая" или "узкая" интеллигенция и фанатики-рабочие, обрекшие себя смерти (сколько таких могло быть? - горсть!), не только успевали, при испуганной пассивности всего населения, терроризировать дворников и при их помощи строить баррикады, но и умудрялись держаться на этих бутафорских баррикадах - без поддержки, при полной пассивности перепуганного населения! - две недели против кавалерии, артиллерии и пехоты! Если на первый взгляд живописание г. Струве являло вид "загадочный", то при дальнейшем расследовании оно становится невероятным, а при окончательном рассмотрении оказывается, как увидим, заведомо-ложным. Г. Струве приводит в своей статье письмо москвича, "вся жизнь которого прошла и проходит в служении русскому освобождению". Что же пишет этот почтенный москвич? Он жалуется на то, что со стороны влиятельных учреждений не было ничего предпринято для прекращения кровопролития. "Дума, - пишет он, - в течение трех первых дней восстания даже не собиралась". Другая корпорация граждан - "с значением и весом", - московский университет тоже не сделал "ничего утешительного". Интеллигенция опять-таки ничего не предприняла, "чтобы прекратить бойню в самом начале". "В этот исторический момент, - жалуется московский корреспондент, - она показала себя бессильной". И в заключение он спрашивает: "Кто же действовал?" и отвечает: "Народные массы. Эти действовали, действовали стихийно, без плана, ощупью. Вот почему события приняли такие размеры и были так полны ужаса и дикости" ("Полярная Звезда" N 4, стр. 281). Что же сказать после этого? Как назвать незыблемость г. Струве, который привел письмо и глазом не моргнул? Мы не станем цитировать десятки свидетельств, которые все показывают, как полицейски-вздорна выдумка г. Струве. Ограничимся ссылкой на реакционного расследователя московских событий, корреспондента "Слова", который тоже останавливается перед "загадочным смыслом" двухнедельного восстания в таком "истинно-русском" городе, как Москва. И он также искушается мыслью выдвинуть на передовые посты дворников, которых револьверами склоняли к революции, но, вспомнив, что существует на свете стыд, он прибавляет: "все эти частности, конечно, не меняют общего положения: революция все же нашла много верных слуг в Москве среди местного населения". Размышляя над этой загадкой, остроумный корреспондент приходит к такому объяснению: "Население было, несомненно, терроризировано (не одни дворники, но все население! Л. Т.) и главное, - прибавляет он, - население поддавалось этому террору довольно охотно". Реакционный корреспондент, как видим, не без блеска вышел из затруднения, тогда как г. Струве, не пытаясь свести концы с концами, просто и явно оболгал московскую трагедию*. /* Струве говорит: "Quasi-восстание в Москве и подлинное восстание в Прибалтийском крае". А "Новое Время" сообщает, что прибалтийское восстание производится молодежью, терроризирующей взрослых крестьян. Таким образом, если "Полярная Звезда" оставила далеко позади себя "Слово", то, с другой стороны, "Новое Время" решительно обошло "Полярную Звезду"./ Можно, правда, сослаться на то, что стреляла на баррикадах незначительная часть населения. И это будет верно... Но ведь это уже армия в узком смысле слова. Вопрос же заключается в том, была ли Москва территорией революционной армии, нейтральной территорией или территорией правительственной армии? Во всех восстаниях боевую роль играет сравнительно незначительная часть населения. Роль всей массы определяется ее отношением к этой части. При взятии Парижа военную роль играло несколько тысяч человек; но это была армия Парижа. Корреспондент "Слова" вместе с московским корреспондентом г-на Струве говорят нам, что в восстании участвовала народная толпа, масса населения. И это несомненно: без активной поддержки со стороны этой массы длительное восстание было и психологически и физически невозможно. "Население" г-на Струве, испуганное и пассивное, это, как мы видели из московского письма: 1) московская дума, 2) московское земство, 3) московская профессура и 4) московская "большая" интеллигенция, т.-е. то самое "общество", политическим регистратором которого г. Струве состоит; это квалифицированное "население" есть московская доля той "нации", именем которой г. Петр Струве клянется. К чести г. Струве нужно отметить, что он не одобряет испуга своего "населения".
|