Но Якименке нужно было делать свою карьеру. {146} И свой промфинпланъ онъ выполнялъ за счетъ тысячъ человеческихъ жизней. Всехъ этихъ чудесно подделанныхъ при помощи резинки людей слали приблизительно на такую же верную смерть, какъ если бы ихъ просто бросили въ прорубь Свири. 5 Туберкулезъ. А мы съ Юрой все переписывали наши безконечные списки. Обычно къ ночи УРЧ пустелъ, и мы съ Юрой оставались тамъ одни за своими машинками... Вся картотека УРЧ была фактически въ нашемъ распоряжении. Изъ 12 экземпляровъ списковъ Якименко подписывалъ три, а проверялъ одинъ. Эти три -- шли въ управление БАМа и въ ГУЛАГ. Остальные экземпляры использовались на месте для подбора этапа, для хозяйственной части и т.д. У насъ съ Юрой почти одновременно возникъ планъ, который напрашивался самъ собою. Въ первыхъ трехъ экземплярахъ мы оставимъ все, какъ следуетъ, а въ остальныхъ девяти -- фамилии заведомо больныхъ людей (мы ихъ разыщемъ по картотеке) заменимъ несуществующими фамилиями или просто перепутаемъ такъ, чтобы ничего разобрать было нельзя. При томъ хаосе, который царилъ на лагерныхъ пунктахъ, при полной путанице въ колоннахъ и колонныхъ спискахъ, при обалделости и безпробудномъ пьянстве низовой администрации -- никто не разберетъ: сознательный ли это подлогъ, случайная ошибка или обычная урчевская путаница. Да въ данный моментъ и разбирать никто не станетъ. Въ этомъ плане былъ великий соблазнъ. Но было и другое. Одно дело рисковать своимъ собственнымъ черепомъ, другое дело втягивать въ рискъ своего собственнаго сына, да еще мальчика. И такъ на моей совести тяжелымъ грузомъ лежало все то, что съ нами произошло: моя "техническая ошибка" съ г-жой К. и съ мистеромъ Бабенкой, тающее съ каждымъ днемъ лицо Юрчика, судьба Бориса и многое другое... И было еще: великая усталость и сознание того, что все это въ сущности такъ безсильно и безцельно. Ну, вотъ, выцарапаемъ изъ несколькихъ тысячъ несколько десятковъ человекъ (больше -- не удастся). И они, вместо того, чтобы помереть черезъ месяцъ въ эшелоне, помрутъ черезъ несколько месяцевъ где-нибудь въ ББК-овской слабосилке. Только и всего. Стоитъ ли игра свечъ? Какъ-то подъ утро мы возвращались изъ УРЧ въ свою палатку. На дворе было морозно и тихо. Пустынныя улицы Подпорожья лежали подъ толстымъ снеговымъ саваномъ. -- А по моему, Ватикъ, -- ни съ того ни съ сего сказалъ Юра, -- надо все-таки это сделать... Неудобно какъ-то... -- Разменяютъ, Юрчикъ, -- сказалъ я. -- Ну, и хренъ съ нами... А ты думаешь, много у насъ шансовъ отсюда живыми выбраться? -- Я думаю -- много... -- А по моему -- никакихъ. Еще черезъ месяцъ отъ насъ одни мощи останутся... Все равно... Ну, да дело не въ томъ. -- А въ чемъ же дело? -- А въ томъ, что неудобно какъ-то. Можемъ мы людей спасти? Можемъ . А тамъ пусть разстреливаютъ -- хренъ съ ними. Подумаешь -- тоже удовольствие околачиваться въ этомъ раю. {147} Юра вообще -- и до лагеря -- развивалъ такую теорию, что если бы, напримеръ, у него была твердая уверенность, что изъ Советской России ему не выбраться никогда, -- онъ застрелился бы сразу. Если жизнь состоитъ исключительно изъ неприятностей -- жить нетъ "никакого коммерческаго расчета"... Но мало ли какие "коммерческие расчеты" могутъ быть у юноши 18-ти летъ, и много ли онъ о жизни знаетъ? Юра остановился и селъ въ снегъ. -- Давай посидимъ... Хоть урчевскую махорку изъ легкихъ выветримъ... Селъ и я. -- Я ведь знаю, Ватикъ, ты больше за меня дрейфишь. -- Угу, -- сказалъ я. -- А ты плюнь и не дрейфь. -- Замечательно простой рецептъ! -- Ну, а если придется -- придется же -- противъ большевиковъ съ винтовкой идти, такъ тогда ты насчетъ риска ведь ничего не будешь говорить?.. -- Если придется... -- пожалъ я плечами. -- Дастъ Богъ, придется... Конечно, если отсюда выскочимъ... -- Выскочимъ, -- сказалъ я. -- Охъ, -- вздохнулъ Юра. -- Съ воли не выскочили... Съ деньгами, съ оружиемъ... Со всемъ. А здесь?.. Мы помолчали. Эта тема обсуждалась столько ужъ разъ. -- Видишь ли, Ватикъ, если мы за это дело не возьмемся -- будемъ потомъ чувствовать себя сволочью. Могли -- и сдрейфили. Мы опять помолчали. Юра, потягиваясь, поднялся со своего мягкаго кресла. -- Такъ что, Ватикъ, давай? А? На Миколу Угодника. -- Давай! -- сказалъ я. Мы крепко пожали другъ другу руки. Чувства отцовской гордости я не совсемъ все-таки лишенъ. Особенно великихъ результатовъ изъ всего этого, впрочемъ, не вышло, въ силу той прозаической причины, что безъ сна человекъ все-таки жить не можетъ. А для нашихъ манипуляций съ карточками и списками у насъ оставались только те четыре-пять часовъ въ сутки, которые мы могли отдать сну.
|