Едва ли какая-либо другая страна и другая эпоха можетъ похвастаться наличиемъ миллионной армии людей, оторванныхъ отъ всякой социальной базы, лишенныхъ всякаго социальнаго чувства, всякой морали. Значительно позже, въ лагере, я пытался подсчитать -- какова же, хоть приблизительно, численность этой армии или, по крайней мере, той ея части, которая находится въ лагеряхъ. Въ ББК ихъ было около 15%. Если взять такое же процентное отношение для всего "лагернаго населения" Советской России, -- получится что-то отъ 750.000 до 1 500.000, -- конечно, цифра, какъ говорятъ въ СССР, "сугубо ориентировочная"... А сколько этихъ людей оперируетъ на воле? Не знаю. И что станетъ съ этой армией делать будущая Россия? Тоже -- не знаю... ЭТАПЪ КАКЪ ТАКОВОЙ Помимо жестокостей планомерныхъ, такъ сказать, "классово-целеустремленныхъ", советская страна захлебывается еще отъ дикаго потока жестокостей совершенно безцельныхъ, никому не нужныхъ, никуда не "устремленныхъ". Растутъ они, эти жестокости, изъ того несусветимаго советскаго кабака, зигзаги котораго предусмотреть вообще невозможно, который, на ряду съ самой суровой {54} ответственностью по закону, создаетъ полнейшую безответственность на практике (и, конечно и наоборотъ), наряду съ оффициальной плановостью организуетъ полнейший хаосъ, наряду со статистикой -- абсолютную неразбериху. Я совершенно уверенъ въ томъ, что реальной величины, напримеръ, посевной площади въ России не знаетъ никто -- не знаетъ этого ни Сталинъ, ни политбюро и ни ЦСУ, вообще никто не знаетъ -- ибо уже и низовая колхозная цифра рождается въ колхозномъ кабаке, проходитъ кабаки уезднаго, областного и республиканскаго масштаба и теряетъ всякое соответствие съ реальностью... Что ужъ тамъ съ ней сделаютъ въ московскомъ кабаке -- это дело шестнадцатое. Въ Москве въ большинстве случаевъ цифры не суммируютъ, а высасываютъ... Съ цифровымъ кабакомъ, который оплачивается человеческими жизнями, мне потомъ пришлось встретиться въ лагере. По дороге же въ лагерь свирепствовалъ кабакъ просто -- безъ статистики и безъ всякаго смысла... Само собой разумеется, что для ГПУ не было решительно никакого расчета, отправляя рабочую силу въ лагеря, обставлять перевозку эту такъ, чтобы эта рабочая сила прибывала на место работы въ состоянии крайняго истощения. Практически же дело обстояло именно такъ. По положению этапники должны были получать въ дороге по 600 гр. хлеба въ день, сколько то тамъ граммъ селедки, по куску сахару и кипятокъ. Горячей пищи не полагалось вовсе, и зимой, при длительныхъ -- неделями и месяцами -- переездахъ въ слишкомъ плохо отапливаемыхъ и слишкомъ хорошо "вентилируемыхъ" теплушкахъ, -- этапы несли огромныя потери и больными, и умершими, и просто страшнымъ ослаблениемъ техъ, кому удалось и не заболеть, и не помереть... Допустимъ, что общия для всей страны "продовольственныя затруднения" лимитровали количество и качество пищи, помимо, такъ сказать, доброй воли ГПУ. Но почему насъ морили жаждой? Намъ выдали хлебъ и селедку сразу на 4 -- 5 дней. Сахару не давали -- но Богъ ужъ съ нимъ... Но вотъ, когда после двухъ сутокъ селедочнаго питания намъ въ течение двухъ сутокъ не дали ни капли воды -- это было совсемъ плохо. И совсемъ глупо... Первыя сутки было плохо, но все же не очень мучительно. На вторыя сутки мы стали уже собирать снегъ съ крыши вагона: сквозь решетки люка можно было протянуть руку и пошарить ею по крыше... Потомъ стали собирать снегъ, который ветеръ наметалъ на полу сквозь щели вагона, но, понятно, для 58 человекъ этого немножко не хватало. Муки жажды обычно описываются въ комбинации съ жарой, песками пустыни или солнцемъ Тихаго Океана. Но я думаю, что комбинация холода и жажды была на много хуже... На третьи сутки, на разсвете, кто-то въ вагоне крикнулъ: -- Воду раздаютъ!.. Люди бросились къ дверямъ -- кто съ кружкой, кто съ чайникомъ... Стали прислушиваться къ звукамъ отодвигаемыхъ дверей соседнихъ вагоновъ, ловили приближающуюся ругань и плескъ {55} разливаемой воды... Какимъ музыкальнымъ звукомъ показался мне этотъ плескъ!.. Но вотъ отодвинулась и наша дверь. Патруль принесъ бакъ съ водой -- ведеръ этакъ на пять. Отъ воды шелъ легкий паръ -- когда-то она была кипяткомъ, -- но теперь намъ было не до такихъ тонкостей. Если бы не штыки конвоя, -- этапники нашего вагона, казалось, готовы были бы броситься въ этотъ бакъ внизъ головой... -- Отойди отъ двери, такъ-то, такъ-то и такъ-то, -- оралъ кто-то изъ конвойныхъ. -- А то унесемъ воду къ чортовой матери!.. Но вагонъ былъ близокъ къ безумию... Характерно, что даже и здесь, въ водяномъ вопросе, сказалось своеобразное "классовое разслоение"... Рабочие имели свою посуду, следовательно, у нихъ вчера еще оставался некоторый запасъ воды, они меньше страдали отъ жажды, да и вообще держались какъ-то организованнее.
|