О советском хозяйстве, о внут- ренней и внешней политике можно писать не иначе, как прикрывши тыл и фланги банальностями из речей "вождя" и поставив себе заранее задачей доказать, что все идет именно так, как должно идти, и даже лучше того. Хотя стопроцентный конформизм и освобождает от житейских неприятностей, зато он влечет за собою самую тяжкую из кар: бесплодие. Несмотря на то, что формально марксизм является в СССР государствен- ной доктриной, за последние 12 лет не появилось ни одного марксистского исследования - ни по экономике, ни по социологии, ни по истории, ни по философии, - которое заслуживало бы внимания или перевода на иностранные языки. Марксистская продукция не выходит за пределы схоластических ком- пиляций, которые пересказывают одни и те же зар<а>нее одобренные мысли и перетасовывают старые цитаты, сообразно потребностям административной кон<ъ>юнктуры. В миллионах экземпляров распространяются по государствен- ным каналам никому не нужные книги и брошюры, сработанные при помощи клейстера, лести и других липких веществ. Марксисты, которые могли бы сказать что-либо ценное и самостоятельное, сидят под замком или вынужде- ны молчать. И это несмотря на то, что эволюция общественных форм выдви- гает на каждом шагу грандиозные научные проблемы! Поругано и растоптано то, без чего нет теоретической работы: добросо- вестность. Даже пояснительные замечания к сочинениям Ленина подвергаются в каждом новом издании радикальной переработке под углом зрения личных интересов правящего штаба, - возвеличения "вождей", очернения противни- ков, заметания следов. То же относится к учебникам по истории партии и революции. Факты искажаются, документы скрываются или, наоборот, фабри- куются, репутации создаются или разрушаются. Простое сопоставление пос- ледовательных вариантов одной и той же книги за последние 12 лет позво- ляет безошибочно проследить процесс вырождения мысли и совести правящего слоя. Не менее губительно действует "тоталитарный" режим на художественную литературу. Борьба направлений и школ сменилась истолкованием воли вож- дей. Для всех группировок создана общая принудительная организация, сво- его рода концентрационный лагерь художественного слова. В классики воз- ведены посредственные, но благонамеренные повествователи, как Серафимо- вич или Гладков. Даровитых писателей, которые не умеют достаточно наси- ловать себя, преследует по пятам свора наставников, вооруженных беззас- тенчивостью и дюжиной цитат. Выдающиеся художники либо кончают самоу- бийством, либо ищут материала в глуби времен, либо умолкают. Честные и талантливые книги появляются как бы случайно, вырываясь откуда-то из под спуда, и имеют характер художественной контрабанды. Жизнь советского искуства - своеобразный мартиролог. После директив- ной статьи "Правды" против "формализма" начинается эпидемия унизительных покаяний писателей, художников, режиссеров и даже оперных певиц. Все на- перерыв отрекаются от собственных прошлых грехов, - на всякий случай, - воздерживаясь, однако, от более точного определения формализма, чтоб не попасть впросак. В конце концов власть вынуждена новым приказом приоста- новить слишком обильный поток покаяний. Перестраиваются в несколько не- дель литературные оценки, переделываются учебники, переименовываются улицы и воздвигаются памятники в зависимости от похвального замечания Сталина о поэте Маяковском. Впечатления высоких посетителей от новой оперы немедленно превращаются в музыкальную директиву для композиторов. Секретарь комсомола говорит на совещании писателей: "указания товарища Сталина являются законом для всех", - и все аплодируют, хотя некоторые, вероятно, и сгорают со стыда. Как бы в довершение издевательства над ли- тературой Сталин, который не умеет правильно построить русской фразы, объявлен классиком в области стиля. Есть нечто глубоко трагическое в этой византийщине и полицейщине, несмотря на непроизвольный комизм от- дельных ее проявлений! Официальная формула гласит: культура должна быть социалистической по содержанию, национальной по форме. Однако, насчет содержания социалисти- ческой культуры возможны только более или менее счастливые гипотезы. Пе- ресадить ее на недостаточный экономический базис не дано никому. Искуст- во в неизмеримо меньшей степени, чем наука, способно предвосхищать буду- щее. Во всяком случае, такие рецепты, как: "изображать строительство бу- дущего", "показывать путь к социализму", "переделывать человека", спо- собны дать творческому воображению не многим больше, чем прейскурант на- пильников или расписание железных дорог. Национальная форма искуства отождествляется с его общедоступностью. "Что не нужно народу, - диктует художникам Правда - то не может и иметь эстетического значения". Эта старонародническая формула, снимающая зада- чу художественного воспитания масс, получает тем более реакционный ха- рактер, что право решать, какое искуство нужно народу и какое не нужно , остается за бюрократией: она печатает книги по собственному выбору, она же принудительно продает их, не предоставляя никакого выбора читателю.
|